Кажется удача его не покинула. Гюнтер терпеливо дождался когда волна бомбардировщиков наползeт на линию передовой и рванулся вперeд. Расчeт оказался правильным. Русские, конечно же, не отказали себе в удовольствии разглядеть свои самолеты, и пока они пялились на небо, он успел проскочить простреливаемое пространство и перевалится в окоп. Вдогонку засвистели пули, взмeтывая фонтанчиками землю на бруствере - опомнился русский пулемeтчик. Но Гюнтер уже, пригнувшись, бежал по неглубокому переходу в сторону ближайшего блиндажа.
Первым, что его встретило в блиндаже первого взвода, был осуждающий взгляд фельдфебеля Мюллера, принявшего командование взводом после гибели лейтенанта Замке.
- Господин гауптман, стоило ли так рисковать? - Мюллер не старался скрыть своего неодобрения поведением командира батальона. - Не лучше ли было обойти по тылам?
- Мюллер, вы уверены, что там безопаснее? - Насмешливо поинтересовался у него Гюнтер, кивая в сторону недалeких бомбовых взрывов, русские бомбардировщики начали свою работу.
Фельдфебель промолчал, но своего отношения к мальчишескому, с его точки зрения, поведению офицера не поменял. Гюнтер вдруг подумал, что из Мюллера вышел бы прекрасный офицер - серьeзный, исполнительный, старательный, а самое главное для фронтового командира взвода или роты, бесстрашный. Но поздно.
Дня через два, самое позднее три, русские перейдут в наступление и все они превратятся или в трупы, или в пленных. Третьего не дано. До сегодняшнего посещения штаба полка была у него надежда на другой исход. Но улетучилась, как только начальник штаба, исполняющий обязанности командира полка раненого день назад, холодным до безжизненности тоном прочитал обращение фюрера, окончательно переводя дивизии их группы, застрявшие в этом дурацком городе, из разряда попавших в сложное положение войсковых подразделений, в категорию ещe живых по нелепой случайности смертников. По мере прочтения этого документа менялось выражение лиц офицеров. От смутной надежды к полному безразличию. Затихали всякие разговоры, ещe имевшие место в тeмных углах подвала, служившего пристанищем штабу. Мертвели глаза, наливались тяжестью руки, опускаясь к кобуре, появилась мысль о том, что намного проще застрелиться, чем пересказывать всe это своим солдатам.
Фюрер решил принести их в жертву. Вместо ещe возможного прорыва на запад, при условии что им помогут ударом из Пруссии, Четвeртой танковой группе Гепнера было приказано вести бои, связывая как можно больше войск противника.
Гюнтеру стало плохо при этих словах. Все эти бесконечные дни он убеждал своих солдат, что они удерживают плацдарм, необходимый Германии для стремительного рывка в глубь варварской России. Что неудачи у них временные, что нужно дождаться помощи, которая вот-вот придeт из недалeкой Пруссии. А что говорить теперь?
Наверное, потому он и пошeл вдоль переднего края, что жизнь теперь не имела никакой ценности. Хотя помирать в двадцать восемь лет было страшно, но и смотреть в глаза боевых товарищей, которых ты, хоть и неосознанно, обманывал все эти дни, представлялось мерзким занятием.
Майор Хенне командир второго батальона их моторизованного полка, выйдя из штабного подвала, витиевато выругался. Хенне был родом из Гамбурга, в молодости ходил матросом на торговом пароходе, где и научился неподражаемо материться на нескольких языках. Даже за недолгое пребывание на Восточном фронте он умудрился пополнить свою коллекцию несколькими русскими выражениями. Гюнтер слышал его тирады и раньше, но никогда до этого майор не вплетал в них верховное командование вермахта и самого фюрера. Один из штабных офицеров попытался сделать ему замечание, но наткнувшись на злой взгляд, предпочeл за лучшее ретироваться. А из боевых офицеров полка никто не высказал недовольства его поведением.
Хотя упоминание фюрера в сексуальной компании с целым набором животных, свести которых вместе могло только чрезвычайно извращенное сознание, неприятно резануло слух, Гюнтер понимал майора. В 56 танковом корпусе у него в одной из панцер-дивизий воевал младший брат. Брат остался в сгоревшем панцере где-то севернее Ковно, когда русские армии таранными ударами загоняли их части в котeл. Не имевший детей Хенне любил своего намного, на пятнадцать или около этого лет, младшего брата отеческой любовью. И необычайно тяжело для боевого офицера, прошедшего пол-Европы, переживал его гибель. В тот день Гюнтер впервые видел его пьяным, и впервые услышал знаменитые словесные пассажи майора. Правда тогда в них ещe не упоминалось непосредственное начальство поимeнно, а по большей части доставалось русским. Но сегодня майор, похоже, сломался окончательно.
Продолжение сексуальных похождений верховного командования вермахта в не менее экзотической компании, майор не повторялся, Гюнтеру удалось выслушать в штабном подвале второго батальона, его правофлангового соседа. Впрочем ему уже было всe равно. Трофейная русская водка прекрасно притупляла патриотические порывы, веселила, требовала совершения необдуманных и нелогичных поступков. Гюнтер впервые стал понимать русских, хлебнув этой огненной жидкости, можно было вести себя только так, как поступал противник.
- Вот чему нужно поучиться у русских, - бубнил уже изрядно пьяный майор Хенне, - так это изготовлению водки, с которой нашему шнапсу не сравниться.
- Если бы только этому. - Включился в разговор начальник штаба батальона обер-лейтенант Рейхельт, который не выходил из пьяного состояния с тех пор, как их батальон захватил склад с водкой. - А русские танки, а их штурмовики, а, наконец, эти проклятые миномeты с калибром в двенадцать и шестнадцать сантиметров.